Помни корни свои

Веточка вишни

Меня давно терзало и мучило осознание того, что я что-то не доделала, бездействую, забывая в ежедневной рутине бытия что-то важное и родное, милых и близких мне людей.

Не всегда могу вспомнить имена родственников со старых пожелтевших фотографий и степень их родства.

Озарение пришло внезапно, с веточек вишни, с её спелых ягод. Я отчётливо вспомнила свою бабушку, как, вешая мне на шею тесёмку с маленьким молочным бидончиком, чтобы руки были свободны для сбора, она рассказывала мне. Бабушка,  обирая ягоды намного быстрее меня, развлекала и увлекала меня своими историями  из её и не только её жизни.

 И вот только сейчас я поняла – настал мой момент истины. Нельзя больше держать в своей памяти боль и горечь близких мне людей, расставания и встречи, радости и их победы. Я знаю немного, всего о трёх поколениях, но как тесно соединились судьбы моих близких с нашей огромной страной с её судьбоносными вехами.

Родная Пустынь

Корни мои тянутся из красивейшего села с библейским названием Пустынь Пензенской области.

–  Бывало, едешь верхом на лошади, а травы так высоки, что и всадника не видно, - так мой дед-романтик любил рассказывать о своей малой родине.

–  А яблоки! - вторила ему бабушка. - Какие у нас были сады… Яблок не счесть и не вывезти.

Привезём осенью целую телегу, и на крышу, поближе к печной трубе, присыпем соломкой. Ох, и хороши они зимою. Ели, заваривали чаи: уж больно чай ароматный.

До конца своей жизни бабушка любила чай с яблоками.

Я не зря назвала своего деда романтиком. Он был герой не своего времени. Мечтал о многом. Что сбылось, что нет. Мечтал стать врачом, его отец успешно  лечил людей травами, но умер рано, от сыпного тифа в 1923 году.

Дед окончил церковно-приходскую школу, обладал каллиграфическим почерком, неуёмной жаждой к чтению, был весел и общителен.

Сколько его помню, он с книгой или журналом, с газетами не расставался, вороха газет были повсюду. Читал без очков, щурился сильно, скорее от едкого дыма махорки из его неизменной «козьей ножки». О себе и войне говорил мало. Но рассказать о книге, о своём любимом Шекспире – это всегда пожалуйста.

Дед в первом браке рано овдовел, тоже тиф. Остались малые детки: дочь Нина и сын Федя. В годы войны Федя воевал честно, был разведчиком, дважды бежал из плена, а потом пропал без вести, до сих пор судьба его неизвестна.

Путешествие поневоле

С моей бабушкой Аннушкой соединила деда её кротость и красота. Она была вдовой,  имела дочь Серафиму и сынка Ванечку.

Жили хорошо, не совсем сытно, но не просили кусок хлеба, как пришлось моей бабушке после смерти первого мужа.

– Постучу в дверь, люди откроют, а я не могу вымолвить и слова, опущу голову и заливаюсь слезами. Кто хлебушка даст, а кто и дверь быстрее закроет, - вспоминала она.

Жизнь налаживалась, дед работал счетоводом. Родились две дочери.

Как-то вечером пришёл добрый человек с плохой новостью.

–  Не уедешь сегодня ночью, Павел Григорьевич, так за тобою завтра придут.

На мой вопрос: «Кто придёт? Зачем придёт?» бабушка становилась суровой и отвечала одним словом: «Соловки». Мне кажется, она даже не знала, где это и что, но то, что в то время это слово вызывало страх и несёт за собою горе, сознание её не обманывало.

Осели они в Челябинской области, в Карталах. Дед устроился на работу, на один из приисков. Часто, смеясь, рассказывал: «Еду с прииска один, ночь, мороз.  Сижу крепко на портфеле, ведь золото везу, платину. Глоточек для согрева выпью и дальше еду.  Ответственная была работа, мне доверяли», - с гордостью добавлял.

– А что же не взял себе, хоть немного? - спрашивал один из соседей, слышавший этот монолог.

– Да ты что? - дед сердился. - Как можно у своих брать, не по-человечески это.

Кто это были «свои»? Рабочие с прииска? Начальство? Нет, я думаю, под «своими» подразумевал он что-то магически большое, весь человеческий род, свою страну.

И все свои невзгоды списывал на рок, судьбу, но ни в коем случае на правительство, порядки в стране.

Может быть, так и остались бы жить в Карталах. Родился ещё сынок. Старшие дочери вышли замуж, жили от родителей отдельно. Но любимый сынок бабушки Ванечка попал под поезд. Не справился мальчишечка с огромным овчинным тулупом, затянула за полу его большая  железная машина. Прошло много лет, но до конца своей жизни бабушка горевала о Ванечке, не смогла она оставаться в месте, где всё напоминало ей о горе.

Испытания

И дальше уже Акбулакский район, одно из отделений зерносовхоза.

Степь, суховей, один колодец на весь посёлок, не наберешь заранее воды, достанется только мокрая глина. Мама моя, в то время школьница, вместе с ватагой соседской ребятни совершала «набеги» на огороды близлежайшего села, расположенного у речки. Воровали зелёные помидоры, наивно называя их яблоками. Своих огородов не было, нечем поливать.

Впервые  настоящие яблоки мама попробовала лет в двадцать, а предпочтение отдавала всё-таки помидорам.

А потом вернулась из ссылки бабушкина старшая дочь Сима.Она рано вышла замуж в хорошую, дружную семью, где все семеро сыновей с женами и детьми, родителями были тружениками земли. Ели сытно, но работали от зари до зари. И тут пришло горе, название которому раскулачивание. Разорили семейное гнездо, раскидав родных по всей стране.

Сима с мужем и детьми, родители мужа попали в степи Караганды.

Уже позже, когда Серафима приезжала к нам в гости, я сдетской непосредственностью глазела на неё. Передо мной была старушка. Рядом с бабушкой они были как ровесницы. Никак не укладывались в моём сознанье мытарства бедной Симы.

Каким чудом похоронившая всех близких, без зубов, почти седая, сумевшая найти в себе силы, она сбежала из ссылки? По дороге могла быть засыпана углем при малейшей проверке  пожалевшим её машинистом тепловоза.

Бабушка потеряла сознание, увидев Симу на пороге дома.

«Живой скелет», кишавшие от вшей овчинные лохмотья, разбитые ноги. Но она была дома, уже у своих.

Война

Ещё до фронта дед попал в Соль-Илецкий госпиталь с воспалением лёгких. В госпитале была организована фельдшерско-акушерская школа. Дед настаивал: «Надо Лиду вызвать, надо Лиде учиться».

И мама, сбежав с работы на тракторе, поехала учиться. Бабушка не пускала: «Что ты, тебя же сразу на фронт возьмут». Но чья-то невидимая рука вела мою маму к профессии.

Она сама пришла к прокурору, всё честно рассказав о себе, с 7 классами образования поступила в школу.

– Хорошо, что поступила, молодец, а не то быть тебе судимой по закону военного времени, - таков был вердикт прокурора.

Учили в школе, предъявляя высокие требования. На выпускников школы была наложена бронь, готовили кадры для мирного уже послевоенного времени.

– Очень голодно было. Свекла, капуста и кости – отходы железнодорожной  столовой для военных, - рассказывала моя мама.  - Одежду шили сами из чего придётся, днём – учёба, вечером – работа в госпиталях, а ночью часто разгружали санитарные поезда, где умерших солдат было вдвое больше, чем живых.

     И никакого ропота и паники.

Дед пришёл с фронта осенью 1946-го. Изголодавший, с обширной и долго незаживающей раной челюстей.

Выжил из-за грамотной операции, сделанной ему американским хирургом при освобождении лагеря для военнопленных, куда попал дед в конце войны. Не жаловался, но везде видел провидения.

– Лида, учись дальше, ты должна стать врачом, у тебя получится, - наставлял мою маму дед. Мама стала врачом. Настоящим врачом. Никогда не пасовала перед трудностями, брала на себя ответственность в смелых решениях. Была любящей мамой.

Призвание или судьба

Мамы уже не было, когда я случайно познакомилась с её землячкой. Её тоже звали Лидой. И  «завалила» её расспросами. Мне было интересно всё! Землячка, услышав мамину фамилию, воскликнула:

– Вот это да! От судьбы не уйдёшь, ведь в нашем районе  почти все врачи Баулины.

Как так случается? Если человеку суждено кем стать, он своего добьётся, не запутается в хитросплетениях жизни, не опустит голову перед опасностью. И ведут его по жизни упорство и человеческая красота души.

Я отчётливо помню из своего детства беседы деда с мамой. Мне было скучно, я многое не понимала, но уходить не хотела. Куба, Карибский кризис, смерти американских президентов...  Сейчас, вспоминая это время, я недоумеваю, откуда в моём полуграмотном деде была такая жажда знаний, логических рассуждений. Он искренне плакал, говоря о ранней смерти Курчатова, гордился победами страны, никогда не отделял свой жизненный путь от участи Отечества. Не может Россия обойтись без него, не может и он без России.

На примере моих близких видно, как их судьбы сплелись с горем и радостями страны.

Сильно обожгло их несправедливостью, но ни разу я не услышала их упрёки и обиды. Они просто, как могли, без пафоса и бравурных речей любили свою страну, гордились ею.

Я не могу и не хочу изменять своим идеалам, у меня свой взгляд на Россию, я не могу предать память близких мне людей.

Дед, бабушка, мама, Курчатов, Гагарин – эти родные для меня имена, они дарованы судьбой моей страны.

        Лариса   ДОРОФЕЕВА

                         г. Соль-Илецк